Дело Мотапана - Фортуне де Буагобей

— Дутрлез? Я его знаю — я приглашала его к себе, чтобы доставить удовольствие моему племяннику, который с ним очень дружен. Что же видел этот господин?

— Он ничего не видел… Все случилось в темноте. Он слышал, как из квартиры Мотапана вышел человек и зашел в мою.

— И на доказательстве подобного рода Мотапан строит обвинение? Полно, это несерьезно!

— Я ответил ему то же самое и прогнал его.

— И правильно сделали.

— Да, когда он предложил мне купить его молчание, отдав ему мою дочь.

— Вашу дочь?

— Он выразил желание жениться на ней.

— Какое смешное притязание! Арлетт не для него. А не рассказать ли мне об этом моему племяннику? Жак поставит на место этого мужлана!

— А мой сын все-таки остается вором, — сказал Кальпренед.

— Опять! Ах! Ради бога, друг мой, не терзайте меня! Мотапан ошибается!

— Сегодня утром, — сказал граф глухим голосом, — выгнав Мотапана, я нашел ожерелье, которое у него украли.

— Вы нашли! Где же?

— В кабинете Жюльена. Этот негодяй положил его в шкафчик и не вынул ключ.

— Но как вы узнали, что это то самое ожерелье?

— Мотапан его описал. Оно сделано из крупных опалов, обрамленных мелкими бриллиантами.

— Из опалов? Эти камни, говорят, приносят несчастье. Но что сказал ваш сын, когда вы сделали это печальное открытие?

— Его не было дома. Но, к несчастью, была Арлетт.

— Ах! Бедное дитя! Надеюсь, вы скрыли от нее, что случилось?

— Я не смог…

— Как она перенесла этот страшный удар?

— Она лишилась чувств. Я оставил ее в таком состоянии, что жалко было смотреть. Если она умрет, это будет его вина. Я говорю о ее брате.

Наступило молчание. Маркиза размышляла.

— Друг мой, — сказала она дружелюбно, — теперь я понимаю вашу горечь и ваш гнев. У вашего сына было помешательство, я в этом убеждена. Но такие болезни надо лечить сильными средствами. Что вы намерены делать?

— Что вы мне посоветуете? Я не хотел действовать, не поговорив с вами.

— Вы ставите меня в затруднительное положение, но я благодарю вас за доверие — я готова вам помочь. Только… не знаю, с чего начать. Прежде всего, скажите, где теперь это проклятое ожерелье?

— Вот оно, — ответил Кальпренед после некоторого колебания.

Он положил ожерелье на стол. Маркиза взяла его и стала рассматривать с любопытством и отвращением: ей казалось, что эти краденые камни жгут ей пальцы.

— Странно, — прошептала она, присматриваясь к ним, — кажется, я где-то уже видела эту вещь.

— Где же? — поспешно спросил граф.

— Право, не знаю, — медленно проговорила маркиза де Вервен. — Когда я рассматривала эту необычную оправу, во мне пробудилось какое-то смутное воспоминание… Мне как будто знакомы эти опалы. Сейчас их носят так редко… Но вернемся к вещам более серьезным. Вы сказали, что вашего сына не было, когда вы нашли ожерелье. Но позже, вероятно, вы его видели?

— Нет, — ответил Кальпренед, качая головой. — Я искал его весь день, но так и не нашел.

— А ночью он был в клубе?

— Полагаю, да. Должно быть, он спрятал ожерелье и вернулся туда.

— Очень плохо спрятал.

— Да, — сказал граф с горечью, — он неумелый вор.

— Вор! Никак не могу к этому привыкнуть, — прошептала маркиза. — Но все-таки не осуждайте его, пока не выслушаете. Должен же он вернуться домой.

— Чтобы взять ожерелье! Не сомневаюсь. Он, вероятно, вернется в такое время, когда мы будем спать. Но я его дождусь. Если он вернется раньше, мне сейчас же дадут знать. А если объявится в клубе, пока я у вас, месье де Куртомер, которого я встретил на Елисейских Полях, обещал немедленно сообщить мне об этом.

— Вы правы, друг мой, нужно что-нибудь делать. И если вы просите моего совета, я дам его.

— Я жду, — печально сказал Кальпренед.

— Только бы несчастный мальчик не убил себя в порыве отчаяния! — вдруг воскликнула маркиза.

— Он?! Вы о нем слишком высокого мнения! Если бы он хотел покончить с жизнью, он уничтожил бы доказательство своего преступления! А раз он спрятал ожерелье, значит, хочет извлечь из него выгоду.

— Если бы он намеревался продать его, было бы проще унести его с собой, — возразила маркиза, бросив на стол роковую драгоценность. — Надеюсь, что он не убил себя. Этим ничего не поправишь. Я уверена, Жюльен загладит свою вину. Остается решить, как вы с ним поступите.

— Я прострелю ему голову.

— Прекрасный способ искоренить зло!.. Вы забываете, что у вас есть дочь. Куда она денется, спрашиваю я вас, если останется без отца и брата? А вас отдадут под суд, мой друг. Если бы у Франции еще были колонии, куда ссылают преступников, я посоветовала бы вам отправить Жюльена в Луизиану. Надо, чтобы он добровольно уехал в изгнание и не возвращался в Париж, пока не исправится. Жюльен сбился с пути, но его можно спасти. Хотите, я помогу вам вернуть его на истинный путь?

— Да, конечно, хочу. Но уже поздно. Мотапан подал на него жалобу.

— Как он осмелился! Так вашего сына теперь могут арестовать?

— Да.

— Однако невозможно, чтобы с молодым человеком из почтенной семьи поступили как с отъявленным злодеем… — прошептала маркиза, качая головой. — Впрочем, нет, это возможно. Но должны же быть доказательства…

— Доказательства?.. Вот, — сказал граф, указывая на драгоценность.

— Но оно у вас, — возразила маркиза. — Счастье, что вы нашли ожерелье, а то его могли бы найти другие…

— Я даже ждал сегодня полицейского комиссара. Он не пришел, но может явиться завтра и произвести обыск.

— Который ни к чему не приведет, потому что ожерелья там нет.

— Скажут, что мой сын его перепрятал. В доме, где я живу, все будут против него. Этот Дутрлез не возьмет назад своих показаний. А Бульруа, который живет надо мной, ненавидит меня, потому что я не хочу его принимать. Консьерж — свободомыслящий негодяй. Эти люди сделают все, чтобы навредить мне, обвинив Жюльена.

— Его могут обвинить, но пусть попробуют осудить, если не найдут так называемую фамильную драгоценность Мотапана!

— Может быть. Тем не менее он будет обесчещен, а я этого не хочу, — сказал граф с мрачным видом. — Маркиза, вы можете оставить эту вещь у себя?

— Оставить у себя?! — воскликнула маркиза. — Не имею ни малейшего желания.

— Но что же мне с ней делать?

Маркиза вздрогнула:

— Да, вы же не можете хранить его у себя. Я об этом не подумала.

— Теперь вы видите, что мой сын погиб, — холодно сказал Кальпренед.

— Нет! Есть выход. Собственность Мотапана должна вернуться к нему. Надо незаметно ее вернуть. Мне кажется, так часто делают.

— Но как я смогу послать этому человеку украденную вещь, чтобы он не узнал, что это сделал я? На почте мне придется назвать свое имя. Посыльного тоже спросят об этом. А если я подброшу это ожерелье к дверям Мотапана, будет еще хуже — он догадается, откуда оно появилось.

— А если просто его отдать? — спросила маркиза задумчиво.

— И сказать, что я его нашел? Нет! Лгать я не хочу. Если бы Мотапан не оскорбил меня, я сказал бы ему правду. Мы вместе допросили бы моего сына, и, быть может, он бы оправдался. Но теперь это невозможно.

Маркиза де Вервен пребывала в растерянности, хотя обычно она не терялась.

— Ну хорошо, предположим, я оставлю ожерелье у себя, — сказала она после продолжительного молчания. — Моя совесть спокойна, потому что я помогаю в беде своему старому другу. Мотапан поживет пока без своих фамильных опалов — невелика беда! А я, может быть, вспомню, где и когда видела их. Я охотно отдала бы десять лет жизни, если бы узнала, что негодяй их украл.

— Это открытие не оправдало бы Жюльена, — прошептал граф, качая головой.

— К несчастью, нет. Но, повторяю, друг мой, против него нет улик. Только вы, Арлетт и я знаем, где было спрятано это ужасное ожерелье. По совести, вы не обязаны доносить на вашего сына, как и Арлетт — на своего брата. Меня допрашивать не станут, судьи и комиссары не догадаются, что вы отдали эту вещь мне.

— Но когда-нибудь придется его вернуть!

— Да. Я беру это на себя, и, клянусь вам, Мотапан никогда не узнает, кто его прислал. Я буду хранить ожерелье до тех пор, пока это глупое дело совсем не забудется, и найду способ сделать так, чтобы он не догадался, что эти камни прошли через мои руки. А теперь, друг мой, когда вы успокоились, вернемся к Жюльену. Он не может оставаться в Париже, и если вы просите моего совета…

Маркиза де Вервен прервала фразу и сделала графу знак молчать. Несмотря на возраст, у нее был тонкий слух: она уловила за дверью какой-то шум.

— Это, наверно, Жак, — сказала она, — он обещал быть. Я хотела свести его с вами, чтобы вы могли поговорить о бочках с золотом, о которых вы мне рассказывали… И собиралась намекнуть ему о достоинствах милой Арлетт.

— Не говорите о ней. Этот брак теперь невозможен, — сказал граф.